Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной
– Толя, ты не тушуйся! – шепнул мне на ухо сидевший по другую руку Валерка. – Я тебе девочку лично подбирал!
Мы танцевали с Любой (так звали мою партнершу по танцу), о чем-то говорили. И тут я обратил внимание, что на меня неприязненно смотрит Рукавишникова.
Она была хороша сегодня! Тогда у девочек было модно густо мазать тушью ресницы и сильно подводить глаза черным карандашом. А вот Варвара – у нее голубые глаза были лишь слегка обведены черным, тени под глазами были какого-то розоватого оттенка, и мастерство в нанесении косметики было, конечно, на голову выше, чем у остальных девочек.
«Чего она злится?» – подумал я.
Тем временем танцевали уже все. Даже Ратик уговорил выйти из-за стола Варвару, и теперь пытался во время медленного танца прижать Рукавишникову к груди, но Варвара отталкивала его.
Затем загремел твист, и мы отплясывали вовсю, не боясь никого. Этот танец был запрещен у нас, как десятилетием раньше – был запрещен рок-н-ролл. То есть на танцах твист танцевать было нельзя – сразу выведут с танцплошадки.
Тем временем приблизилось заветное время, и мы принесли из сенок холодные бутылки с шампанским.
Мы, пацаны, надели кожаные перчатки, темные очки, я – надел поверх перчатки на безымянный палец кольцо с рубинового цвета камнем.
Вылитый американский гангстер, блин!
Это и были последние части нашего новогоднего облачения. Теперь мы были готовы к встрече Нового, 1966. года!
А вскоре погас свет.
Ратик тут же зажег свечу и мы принялись быстро откупоривать бутылки с шампанским. Радиола, переключенная на прием московской радиостанции, должна была начать передавать сигналы точного времени. Когда свет загорелся, как раз били куранты кремлевской Спасской башни. В момент последнего удара мы и соединили бокалы с возгласами: «С Новым годом!»
Свет, как и обещал нам наш друг Бериков, он выключил в момент наступления Нового года. Ему не повезло – он дежурил в эту ночь на районной электроподстанции, и таким вот образом обещал нам высказать свое негодование!
– Я же говорил, что Новый год мы не пропустим! – смеялся Чернявский.
Мы веселились, ели, пили и танцевали. Мы были беззаботны, радостны, и уже забыли, что это – наш последний Новый год вместе… Нам было так хорошо!
Даже я перестал думать о своих огорчениях. Я прижимал во время танца к себе Любу, мы болтали, хохотали. На какое-то время я выпустил всех остальных из виду. Да и все остальные – друг друга тоже.
Мы были юными и нам было так хорошо! И постепенно мы сняли и перчатки (в них рукам было жарко!), и очки (в полумраке сквозь темные стекла было плохо видно происходящее).
Но так хорошо, как оказалось, было не всем…
В разгар веселья, примерно часа в три – три с половиной из спальни донесся шум, громкие голоса.
Мы остановились, кто-то снял иглу звукоснимателя с пластинки, и наступила тишина.
Потом распахнулась дверь и через нее из спальни выскочил взъерошенный Ратик. А в глубине покинутой им комнаты раздавался гневный голос Рукавишниковой, потом послышался звук разбиваемого стекла – Варвара, скорее всего, швыряла на пол бокалы с вином.
Потом раздались звуки плача.
– Девы, вперед! – скомандовал Валерка нашим партнершам из медучилища.
Рукавишникова долго не успокаивалась. Потом наступила тишина, и вскоре кто-то вновь включил радиолу. И веселье продолжалось.
Ну, а какого черта, блин! Ведь Новый год, елки-палки!
И мы вновь танцевали, выпивали и закусывали. А потом кто-то подошел сзади ко мне и тронул за плечо.
Я обернулся – сзади стояла Рукавишникова.
– Можно тебя, Толь? – негромко сказала она. В атмосфере гремевшей музыки ее услышал только я.
Ну, и сидевшая рядом Люба, конечно.
Я встал, глядя на нее.
– Пойдем, выйдем в прихожую! – попросила она, беря меня за руку. Рядом зазвенело что-то упавшее на пол – это Ратик уронил из руки бокал с шампанским.
– Толик, проводи меня, пожалуйста! – Варвара смотрела на меня с мольбой, а я стоял, и не знал, что делать?
Она была девушкой Ратика – по крайней мере, на сегодняшнем празднике. У нас нельзя было уводить девушку друга – не по-мужски, не по-дружески, знаете ли!
– Ну пусть Ратик тебя проводит! – неуверенно сказал я. И попытался освободить свою руку из ее.
– Нет, – глаза ее стали наполняться слезами. – Нет. Если ты не согласишься – я пойду одна!
Она жила далеко – до поселка Заготзерно была идти около часа, километров пять. Одна, ночью – я, конечно, не мог отпустить Рукавишникову.
– Ты одевайся, Варь, а я сейчас приду! – сказал я.
– Нет, не уходи! – она схватила меня уже обеими руками. – Пожалуйста!
– Варь, я не один! – сказал я. – Любу кто-то должен проводить, как ты думаешь?
– Да, конечно… – ее голос как-то потух. – У тебя ведь здесь твоя девочка.
– Да не моя она девочка! Но она была со мной, значит, я за нее отвечаю!
Я зашел в комнату. Нашего исчезновения никто, кроме Белоперова, даже не заметил. Я похлопал по плечу Миута, танцевавшего среди остальных, и сказал ему на ухо:
– Валер, проводишь Любу!
– Ну, ты чо, блин… – заныл Валерка. – У меня же…
– Проводишь, я сказал! Я тебя не просил приглашать мне девчонку! Так что – не вздумай одну Любу бросить!
– Ладно! А ты сам куда?
Он был-таки самым опытным среди нас – ему хватило мельком брошенного взгляда и он сразу все понял.
– Чо, Рукавишникова, что ли?
Я лишь молча пожал плечами.
– Ну, ты не теряйся! – напутствовал меня Валерка.
– Давай туфли! – сказал я Варваре, снимая свои и укладывая их в сумку.
Мы переобулись, потом я помог ей надеть пальто и надел свою «москвичку».
Мы шла по улице Гаражной, прямо посреди пустой проезжей части – ни одной машины не было видно. Шел крупный новогодний снег, в свете горевших уличных фонарей снежинки медленно, кружа и раскачиваясь в воздухе, опускались на землю и на нас.
На белой шали Рукавишниковой их не было видно, а моя шапка, наверное, напоминала шапку Деда Мороза.
Было тихо. Лишь скрипел под подошвами Варвариных сапожек и моих ботинок снежок. Да сзади раздавался мат Белоперова.
Он шел в полусотне метров за нами, матерился и бросал в нас бутылкой. Бросит, дойдет до нее, поднимет – и снова бросает. И так опять и опять.
Пока мы не дошли до улицы Центральной и не свернули направо, на шоссе на Патриотово. Только после этого Ратик отстал.
Когда минут через пятнадцать мы свернули на дорогу, ведущую к вокзалу, я спросил Варвару:
– Рукавишникова, ты зачем пришла в нашу компанию, если тебе Ратик не нравится?
Она повернула голову и посмотрела на меня.
– А я пришла в вашу компанию вовсе не из-за Ратика, – сказал она.
Мы шли по темному шоссе, здесь, за поселком, оставшимся слева, дул небольшой ветерок, и снежинки летели, обгоняя нас.
Рукавишникова, ухватив покрепче меня под локоть, вдруг прижалась ко мне и шепнула на ухо:
– Я тебя ровно в шесть часов поцелую, только пожалуйста, проводи меня до дома!
– Я и не собирался бросать тебе на вокзале! – сказал я.
Предложение меня насторожило. Если у нее никого нет дома, это могло закончиться по-всякому…
Мы молчали. Она так и прижималась к моему плечу, а ее шаль при ходьбе щекотала мне щеку.
Когда через полчаса мы подошли к ее дому с темными окнами и остановились возле калитки ограды, я сказал ей, доставая свои туфли из сумки:
– Ну, целуй, и я пошел! – И подставил ей щеку.
– А сколько времени? – спросила она.
Я достал спички и зажег одну из них. Не ее часиках было без двадцати пяти минут шесть.
– Я обещала в шесть часов тебя поцеловать, хочешь – жди!
Она выхватила из моих рук сумку со своими туфлями, открыла калитку, заскочила во двор и уже с крыльца крикнула:
– Я выйду ровно в шесть!
И заскочила в дом. А я плюнул в сердцах, засунул по туфле в боковые карманы и, глубоко погрузив руки в нагрудные карманы своей «москвички», побрел домой.
Когда я пришел – было уже половина седьмого утра.
Дедушка с бабушкой спали в зале, родители, по всей видимости, еще не пришли из кампании, в которой встречали Новый год.
Я побарабанил в дверь, дедушка вышел и открыл мне.
Я лежал в постели, и жалел сам себя. Я был одинок, одна моя девушка не приехала ко мне, другую – сейчас провожал Миута.
«Я не хочу жить! – думал я, засыпая. – Так жить невозможно! Я хочу, чтобы у меня все изменилось к лучшему! А иначе – лучше уж умереть»!
Вот с такой глупой мыслью я и заснул.
А за окном шел новый, 1966, год.
Часть 2-я. Одно лишь счастье впереди…
В тексте романа использованы стихотворения С. Есенина, Ю. Энтина, Б. Окуджавы, а также тексты песен исполнителей русского шансона:
С. Михайлова,
![Елена Крестьянова - Зов Орианы. Книга вторая. Арктический десант. [СИ]](/uploads/posts/books/102926/102926.jpg)
